Итак, собственный опыт журналиста (подчеркиваю: собственный!), его знания, эрудиция, информированность и, кроме того, найденные им факты – это и есть источники возникновения замысла. Других не знаю. Впрочем, могу допустить ситуацию, при которой кто-то из коллег подсказывает журналисту мысли, подыскивает ему факты, помогает «родить» тему, делится своими знаниями и способностью размышлять. Но это возможно раз, второй, третий, ну четвертый, а потом наступает предел. Рано или поздно, но журналисту надо петь собственным голосом, а не под чужую фонограмму, и, если выяснится его несостоятельность, ему придется либо смириться с амплуа «середнячка», либо расставаться с профессией. Потому что истинный журналист не тот, кто собирает чужие мысли, а тот, кто щедро одаривает коллег собственными.

Тема

В музыке темой обозначают «мотив, мелодическое построение, часто с гармоническим сопровождением, лежащим в основе произведения». А в журналистике? Согласно «Энциклопедическому словарю», «тема – обозначение круга жизненных явлений или вопросов, которые отобраны автором и изображены в его произведении… с определенных идейных позиций». [21]

Лично меня такая формулировка не устраивает. По ней выходит, что главное – «отобрать» какое-то жизненное явление, такое, положим, как любовь, – и это тема? Соревнование – тема? Преступность – тема? Это было бы слишком просто. Даже не надо ломать голову не только над вопросом, «о чем писать?», но и над вопросами «как писать?», «зачем?».

Полагаю, что материал не просто «обозначен», если явление не только «отобрано», а выражено к нему отношение автора, вооруженного мыслями, тогда и можно говорить о наличии темы.

Так, например, не просто «преступность» как явление, а «причины преступности». и не просто «причины», а «социально-психологические», – это уже, с моей точки зрения, много ближе к тому что называется «темой». А что я, собственно, сделал? Сузил круг вопросов, и только? И выдаю результат за «тему»? Отнюдь! Я всего лишь определил главное направление поиска и проявил свою позицию, как бы сказав: из известных причин преступности в нашей стране – пережитков прошлого в сознании людей и влияния буржуазной идеологии акцент сделан на третьей – социально-психологической.

Итак, тема, по-моему, – это главная мысль или сумма мыслей, выражающих отношение автора к явлению, которое он отбирает для исследования и последующего изображения в своем произведении. Мне кажется, такое определение темы точно соответствует духу времени и состоянию современного читателя, кроме того, гарантирует высокий уровень доказательности и убедительности наших публикаций, их наполненность доводами и резонами и, самое главное, мыслью, если угодно, идеей, идейностью.

Небезынтересно знать, что понимал под «темой» А. М. Горький. «Тема, писал он, – это идея, которая зародилась в опыте автора, подсказывается ему жизнью, но гнездится во вместилище его впечатлений еще не оформленно и, требуя воплощения в образах, возбуждает в нем позыв к работе ее оформления». [22] Горький имел в виду «тему» беллетристического произведения, но мы, очевидно, не без оснований можем распространить это определение на журналистику. Обращаю внимание читателя на то, что главное в горьковском определении: тема – это идея! Не явление, всего лишь «отобранное» автором, как толкует «Энциклопедический словарь», а идея! Таким образом, механическому действию Горький предпочитал действия, освещенные мыслью.

Поворот темы

Начну с примера. В 1928 г. А. Д. Аграновский отправился по заданию редакции «Известий» в Сибирь. Там на его глазах неожиданно развалилась одна из первых коммун. Дело происходило в период, предшествующий всеобщей коллективизации, когда рождение каждой новой коммуны было великой победой и вся печать, все средства агитации были направлены на поддержку и пропаганду коллективных хозяйств. И вдруг – развал коммуны! О чем писать? Как писать? Какая «вырисовывается» тема на основании известного факта? Такие вопросы, предполагаю, стояли перед журналистом. Не пожалеем времени, чтобы прочитать несколько абзацев из материала, вскоре опубликованного в «Известиях» под названием «80 и 5000»: [23]

Далее журналист пишет о том, как проходило организационное собрание, на котором был принят устав коммуны, как восемьдесят рук поднялись к потолку и закрепили навечно за коммуной имя «Пролетариат». И вдруг: «Бабы не ходят в коммуну. Они тоже голосуют, но… кнутами по лошадиным задам. Ах, бабы, черт возьми!» Мужики в полной растерянности, они толкуют и так и эдак, пока не встает секретарь коммуны Амос Ефимович и не говорит:

И вот к какому повороту темы приходит журналист, размышляя над фактом:

Потом журналист вспоминает другую коммуну – не на 80 дворов, а на 5000, где не только не было массового бегства женщин, но едва ли хотя бы одной из них пришло в голову оставить мужа. Но женщина в этом селении не имела права сидеть с мужем за одним столом, не выходила на базар, не смела разговаривать с посторонним мужчиной. Мудрено ли, что мужья записывали жен в коммуну, не только не спросив их согласия, но и не объяснив и не рассказав даже, куда их записывают.

«И вот в свете сибирского случая, – спрашивает журналист, – можно ли сделать вывод, что полурабское правовое положение этих женщин положительный фактор социалистического строительства, ибо женщины не удирают, а бегство сибирских женщин из коммуны «Пролетариат» – отрицательный фактор социалистического строительства, поскольку коммуна стала под угрозой развала?

Не является ли бегство сибирских крестьянок явлением, пусть болезненным, но положительным, поскольку оно отражает их проснувшееся гражданское самосознание… Крестьянка, которая доросла до той степени сознательности, когда она может в любой момент порвать с мужем, курятником и коровой, – это ли не тот элемент деревни, в котором больше всего нуждается сейчас наша коммуна?»